УДК 159.99

ТРЕВОЖНОСТЬ КАК ПСИХОЛОГИЧЕСКИЙ КОМПОНЕНТ РАЗВИТИЯ АДДИКТИВНОГО ПОВЕДЕНИЯ

№22, 05.11.2019

Психологические науки

Скоробач Светлана Владимировна

Ключевые слова: ТРЕВОЖНОСТЬ; АДДИКТИВНОЕ ПОВЕДЕНИЕ; ОБСЕССИВНО-КОМПУЛЬСИВНОЕ ПОВЕДЕНИЕ; НАРКОЗАВИСИМОСТЬ; ИНТЕРНЕТ-АДДИКЦИЯ; ANXIETY; ADDICTION BEHAVIOR; OBSESSIVE-COMPULSIVE BEHAVIOR; DRUG ADDICTION; INTERNET-ADDICTION.

Вопрос профилактики аддиктивного поведения регулярно являлся предметом исследования экспертов из разных сфер знаний [1]. Данный тип поведения в широком значении включает в себя многочисленную категорию индивидов, объединенных наличием у них химической зависимости – злоупотреблением психоактивных веществ (спиртные напитки, алкоголь, сигареты) и нехимической зависимости, не имеющей в своем содержании аддикции от химических субстанций (интернет-аддикция, гэмблинг-зависимость, трудоголизм, пищевые расстройства и т.д.) [2].

В настоящее время все большая важность уделяется исследованию аддикции как одной из моделей девиантного, отклоняющегося от нормы поведения, где главной целью является ведущая тенденция зависимого индивида дистанцироваться от существующей реальности. Именно такая цель изменения структуры сознания дает благотворную почву для развития злоупотребления ПАВ случайного, периодического и постоянного характера [3].

Таким образом, аддиктивное поведение – это один из типов девиантного поведения с формированием у человека влечения к избеганию реальности посредством синтетической трансформации психического состояния путём приёма определенных веществ или стабильной фиксации на совершении специфических видов деятельности с целью переживания и поддержания определенных интенсивных эмоций.

Согласно представлениям современных авторов, тревожность — черта сформированной личности, являющаяся средством ориентирования в мире и свидетельством адаптивности внутренней системы, находящейся в процессе поиска адекватной (месту, времени) активности [4].

Именно это переживание и составляет исходное чувство, называемое тревогой, — чувство, которое носит глубинный, иррациональный, внутренний характер и сопровождается неопределенным, безотчетным страхом [5].

Высокая тревожность в качестве критерия уже сформировавшихся нозологий (а именно многообразие тревожных клинических расстройств) часто сочетается с патологическими состояниями, связанными с злоупотреблением алкоголя, усиливая дезадаптирующие и деструктивные симптомы аддикции от спиртных напитков и усложняя процесс терапии и реабилитации пациента [6]. Так, согласно иностранным исследованиям, коморбидность тревожных расстройств и алкогольной зависимости пролонгирует эскалацию психосоциальных нарушений индивида, негативно влияя на результаты наркологического лечения и способствуя нивелированию положительного эффекта стандартной психотерапии аддикций.

В. А. Куташов и Т. Ю. Хабарова [7] при исследовании лиц с зависимым поведением выявили, что 52% опрошенных респондентов свойственен высокий уровень личностной тревожности, у 39 % наблюдается умеренный, у 9 % низкий. В. А. Куташов допускает, что низкий уровень тревожности у лиц с аддиктивным поведением может быть связан с защитным механизмом интенсивного вытеснения довлеющего чувства беспокойства. Средний уровень ситуативной тревожности зафиксировали у 52 % зависимых лиц, низкий уровень был выявлен у 48 %, что авторы интерпретировали как дефицит критики к собственному статусу и имеющемуся расстройству в сумме. Средняя степень тревожности (адаптивная тревожность), свойственная превалирующему количеству подростков [8], не демонстрирующих девиантных вариантов поведения, является значимым обстоятельством протекции формирования зависимости, стимулом сохранения собственного здоровья, антитенденцией к употреблению психоактивных веществ.

Согласно результатам других отечественных исследований [9], у больных алкоголизмом выявлен высокий уровень тревожности, что коррелировало с комплексами убежденности в собственной беспомощности, невротическими реакциями при вхождении в межличностные отношения, эмоциональной нестабильностью. Р.В. Кадыров [10] предполагает, что наркозависимые менее стрессоустойчивы и склонны к чрезмерной ситуативной тревоге, на фоне чего у них может снижаться самооценка, и возникать ощущение подавленности. Согласно Н.Г. Борок [11], уровень тревожности и социальной фрустрированности у больных алкоголизмом выше, чем у здоровых. А.В. Смирнов [12] в своих научных трудах утверждает, что чем в большей степени аддикты проявляют дружелюбие к окружающим, тем в большей степени у аддиктов возрастает тревожность и уровень социальной дезадаптации. Таким образом, вышеизложенные отечественные концепции относят феномен высокой степени тревожности у аддиктов к наличию у них комплекса неполноценности по отношению к имеющемуся социальному статусу и низкой степени удовлетворения занимаемой позицией в обществе.

Специфика феномена тревожности в рамках аддиктивного поведения отражена в работах M.J. Torrens [13]. Согласно автору, возникающие психоневрологические симптомы нарастающей тревоги могут быть вызваны эффектами абстиненции или интоксикации от принимаемых веществ. Так, индивид может обратиться к употреблению алкоголя или наркотиков в качестве средства совладения и дистанцирования от интенсивно переживаемой тревоги, вызванной актуальной ситуацией, но в то же время высокий уровень психоневрологического беспокойства может быть вызван непосредственно стрессогенным воздействием на организм, связанным с самим потреблением наркотиков – частым негативным эффектом, которым обладают многие ПАВ. Также переживание тревожности и озабоченности может возникать как следствие пост-употребления при синдроме отмены, и повторное употребление наркотиков является стратегией совладающего поведения с субъективно невыносимой психофизической напряженностью.

Согласно концепции иностранных авторов [14], наркозависимость является результатом протекания прогрессирующей дисрегуляции системы вознаграждения мозга, отвечающей за возможность испытывать чувство удовольствия от совершаемой деятельности, что в конечном итоге приводит к компульсивному, неконтролируемому приему наркотиков и растущему уровню дистресса из-за невозможности переживания удовлетворения от использования прежних психоактивных веществ. Подобная дисрегуляция включает в себя разные источники подкрепления, стойкие нейрохимические изменения в системе вознаграждения мозга, но, что особенно важно, глобальные изменения в метаболизме дофамина, степени чувствительности опиоидных рецепторов, секреции гормонов стресса, что негативным образом влияет и обеспечивает возникновение в психическом феномене индивида отрицательного эмоционального состояния (повышение уровня тревожности и доминация фрустрирующих переживаний), когда доступ к наркотическому веществу предотвращается, что является одним из основным этапов формирования и закрепления зависимости.

Особенности паттерна поведения, выявленного у крыс без зависимости от алкоголя [15], которые в ходе эксперимента подвергались внешнему воздействию раздражителей для создания ситуации потенциальной опасности с целью повышения у них уровня тревожности, характеризовались снижением общей психомоторной активности у крыс и спадом исследовательской деятельности окружающего пространства, что свидетельствует о формировании у них пассивной, в целом адаптивной для ситуации поведенческой стратегии. У крыс с зависимостью от алкоголя при этих условиях наблюдается энергичное двигательное оживление – переживание тревожных тенденций запускает механизм гиперактивности с компонентами «бесстрашия», что является динамичным паттерном поведения, сфокусированным на реактивное противостояние с факторами потенциального риска причинения вреда. Согласно автору, подобная модель саморегуляции имеет сходство с проявлениями алкоголизма второго типа, для которого характерен асоциальный, импульсивный паттерн реагирования.

Зависимость от психоактивных веществ является одним из наиболее распространенных сопутствующих патологических влечений среди людей с генерализованным тревожным расстройством [16]. Недавнее эпидемиологическое исследование, проведенное с шестью тысячами респондентов, показало, что генерализованное тревожное расстройство было именно той нозологией, которая наиболее часто встречалась у пациентов при злоупотреблении алкоголя или наркотиков в качестве «самолечения» и «снятия» симптоматики данной патологической единицы – тотального психического напряжения и антиципирующей тревоги, провоцирующей переживание мрачных предчувствий [17]. Согласно S.E. Bruce [18], коморбидность генерализованного тревожного расстройства с зависимостью от ПАВ связана с ускоренным прогрессированием от первого использования того или иного вещества до появления психологической и физической зависимости, что также подтверждено исследованием, что наличие аддиктивного поведения у индивида значительно снижает вероятность положительных результатов при терапии генерализованного тревожного расстройства [19].

Таким образом, вышеизложенные исследования показывают сложность дифференцировки симптомов спектра тревожных расстройств, которые могут быть имитированы как надлежащим эффектом от употребления конкретного наркотического вещества (возникновение беспокойства из-за воздействия ПАВ), так и быть компонентами последующего абстинентного синдрома. Согласно иностранным научным трудам диагностика и оценка генерализованного тревожного расстройства должна быть отложена до прекращения воздействия наркотических веществ на организм человека и полной фазы преодоления синдрома абстиненции. Для наркотических веществ короткого действия (например, кокаина) возможно распознать клинически обособленные симптомы генерализованного тревожного расстройства после одной недели воздержания, а более длительные периоды временного континуума (например, от 4 до 8 недель) могут потребоваться для психоактивных веществ более длительного действия (например, метадон, валиум) [20].

Согласно американскому психологу А.I. Leshner [21], считающего, что аддикция является органическим заболеванием головного мозга, первоначально употребление наркотиков представляется добровольным выбором индивида, но дальнейшее повышение толерантности и соответствующая фиксация на использовании определенного вещества обуславливает возникновение структуры зависимости, что характеризуется навязчивым поиском и злоупотреблением наркотиков. По мнению автора, что касается так называемых «поведенческих» зависимостей, то исходя из «навязчивости», данный паттерн сразу же сопоставляет его с формами зависимого поведения, связанными с наркотическим веществом. Таким образом, нехимические зависимости фундаментально содержат звено принуждения человека действовать соответственно определенной модели поведения, делает его зависимым от определенной последовательности характерных действий.

У пациентов, страдающих обсессивно-компульсивным расстройством, зачастую наблюдается неадаптивно высокий уровень тревожности и выраженный комплекс депрессивных симптомов – сниженная самооценка, неадекватное чувство вины, пессимизм, нарушение концентрации, расстройства сна и аппетита, суицидальные тенденции. [22]. Согласно отечественным авторам [23], влечение к психоактивным веществам определено преимущественно спектром субдепрессивного аффекта, обязательным компонентом которого выступает тревога. S.K. Hyoun [24], связывая феномен тревожности с такими расстройствами, как зависимость от ПАВ и ОКР, постулирует, что компульсивное поведение обычно сопровождается выраженной тревогой, основанной на предчувствии вероятной опасности, где определенный ритуальный акт представляет собой субъективно эффективную или символическую попытку предотвратить возможный вред, исходящий от неконтролируемого внешнего пространства. Данные навязчивые действия часто занимают значительный отрезок личного времени индивида, являясь доминирующими детерминантами актуального обсессивно-компульсивного поведения. Схожим образом потребление наркотиков зависимыми людьми является повторяющимся, экспансивным, часто ритуализированным и длительным процессом, как, например, ритуализация употребления марихуаны – тускло освещенные комнаты, запертые двери, музыка, свечи, ладан, люди, сидевшие в кружке на полу.

В настоящее время в зарубежной психологии существует дискуссионное положение дифференцировки переживания тревожности у аддиктивных лиц и лиц с обсессивно-компульсивным расстройством, согласно которому фундаментально аддикция включает в себя как положительное (получение удовольствия), так и отрицательное подкрепление (избавление от фрустрирующих переживаний) неодолимого стремления употребления ПАВ [25]. Согласно данному положению, отрицательное подкрепление преобладает над положительным на более поздних стадиях, этапах развития зависимости от определенного вещества. В то же время при ОКР принято считать, что ожидание индивида, испытывающего интенсивное психосоматическое напряжение, состоит в том, что компульсивное поведение, направленное на контроль и исправление фрустрирующих факторов, будет иметь отрицательное подкрепление (то есть приведет к избеганию и освобождению от давящей тревожности и беспокойства) [26]. Согласно научным работам A.A. Wikler [27], различие данных патологических конструкций заключается в том, что, хотя как зависимость, так и обсессивно-компульсивное поведение предполагают последующий режим подкрепления, аддикция в том числе обуславливает желание употреблять психоактивное вещество или заниматься какой-либо деятельностью на ожидании, что поведение будет вознаграждено положительно (т.е. приведет к гедоническому переживанию). В более старых моделях зависимости, основанных, главным образом, на толерантности и абстиненции, присущих героиновой зависимости, считалось, что аддиктивное поведение поддерживается за счет отрицательного подкрепления, то есть облегчения, получаемого благодаря редукции болезненных симптомов абстиненции и принуждающей тяги к повторному употреблению. В подтверждении данной теории, Г.Л. Гуревич [28] в своем научной труде отмечает резкое усиление тревожной симптоматики во время переживания абстинентного синдрома у зависимого лица.

Таким образом, повышенный уровень тревожности, свойственный как лицам с аддиктивным поведением так и лицам с обсессивно-комульсивным паттерном, провоцирует возникновение и закрепление определенной системы действий по предотвращению фрустрирующих переживаний мрачных предчувствий и ожиданий, будь то употребление диссоциирующих с реальностью психоактивных веществ, фиксации на специфической модели деятельности или навязчивом повторении ритуализированного паттерна поведения, позволяющим дистанцироваться от негативного влияния циркуляции повышенной тревожности в актуальном психоэмоциональном состоянии индивида. Главным отличием, согласно вышеизложенным концепциям, в данных расстройствах является отсутствие позитивного гедонистического подкрепления при обсессивно-компульсивной нозологии с наличием убеждения в возможности избежать отрицательного подкрепления – переживания субъективных страданий и психологической боли.

Фактор повышенной тревожности неоднократно выступал как детерминанта риска развития интернет-аддикции в исследовании методом поперечных срезов [29; 30]. Согласно иностранному исследованию, специфика зависимости от интернета заключается в возможности самостоятельного исцеления индивида (в данном случае зачастую подростка) от пагубной тяги к виртуальной реальности, что отражается в эффекте постепенного созревания префронтальной коры головного мозга [31]. В частности, интенсивное развитие нейронной организации коры головного мозга [32], происходящие преимущественно в подростковом возрасте, позволяет индивидам постепенно становиться более структурализованными и скоординированными (например, повышение уровня когнитивных навыков: фокусирови внимания, абстрактно-логического мышления, расширение возможностей социальности адаптивности), что благоприятствует выработке вариативности стратегий преодоления стрессоров без компульсивного ухода в онлайн-пространство. Стабилизация оптимальной функциональности многоуровневой структуры мозга, в частности, финальное созревание долей префронтальной коры в позднем подростковом возрасте комплиментарно влияет на укрепление механзима торможения в нервной системе человека, что является ключевым навыком, необходимым для редукции проявлений зависимости и неконтролируемой тяги к психоактивным веществам. В отличие от подобной специфики интернет-аддикции, анализ результатов исследования, относящихся к другим формам зависимости (например, азартным играм, злоупотреблению алкоголем и т.д.), показал обеспечение и поддержание устойчивой связи между тревожной симптоматикой и зависимым поведением, усиливающейся благодаря мотивационной иерархии, содержащей в своем ядре желание уменьшить дискомфорт (отрицательное подкрепление) и гедонистические мотивы (положительное подкрепление), что во временном континууме способствовало постепенному закреплению патологической структуры зависимого поведения [33].

Основные результаты и выводы

Приведенные теоретические работы, в том числе результаты зарубежных эмпирических исследований, позволяют проанализировать влияние переживаемого чувства тревожности в концепции развития, формирования и закрепления устойчивой психофизиологической зависимости человека от психоактивных веществ или поведенческих приемов. Проанализированные результаты и выводы эмпирических и теоретических работ разных исследователей, посвятивших свою исследовательскую деятельность изучению аддиктивных личностей и феномену тревожности, позволили сделать вывод о связи переживаемого чувства тревоги и использования аддиктивного способа преодоления подобного фрустрирующего состояния.

В результате теоретического анализа выявлено, что индивид, подверженный аддикции, может испытывать гнетущее чувство тревожности (в частности, зачастую детерминированного элементами социальной дезадаптированности и фрустрацией аффилиативных потребностей) и употреблять психоактивные вещества в качестве способа дистанцирования от подобного фрустрирующего аффекта, может испытывать психофизиологическое беспокойство во время приема наркотического вещества, которое будет обусловлено надлежащим эффектом данного наркотического вещества, а также способен ощущать высокий уровень тревожности в период наступления абстинентного синдрома, что фундаментально ассоциирует паттерн зависимого поведения с повышенной тревожностью. Проведенный теоретический анализ позволил установить сходство моделей навязчивых действий при ОКР (обсессивно-компульсивном расстройстве), которые принимают форму повторяющегося или ритуализированного поведения, такого как, например, чрезмерно частое мытье рук, и навязчивой неконтролируемой тяги к употреблению психоактивных веществ. Так, целью обеих одержимостей является избавление человека от интенсивного, превалирующего чувства тревоги, доставляющего индивиду непереносимые субъективные страдания, но, в частности, зависимое поведение также дарует человеку гедонистическую выгоду от использования наркотических веществ или алкоголя – получение эффекта удовольствия. Необходимо также учитывать специфику типа зависимого поведения – так, благодаря теоретическому анализу литературы был описан отличительный реестр характеристик, делающий акцент на возможности самостоятельного преодоления индивидом интернет-аддикции благодаря окончательному созреванию префронтальных зон коры головного мозга.

Таким образом, проведенный теоретический обзор позволяет выделить порочный круг циркулирования тревожности, а именно: возникновение надпорогового чувства тревожности – устранение данного мучительного для индивида состояния при помощи употребления психоактивных веществ – повторное переживание тягостного чувства тревожности при абстинентном синдроме – повторное использование наркотических субстанций для дистанцирования от фактора тревожности при синдроме отмены, что является основополагающей конструкцией формирования, закрепления и патологического функционирования аддиктивного поведения индивида.

Список литературы

1. Симатова О.Б. Как воспитать поколение независимых. — М.: Академия, —2011. —144 с.
2. Короленко Ц.П., Донских Т.А. Семь путей к катастрофе: деструктивное поведение в современном мире. Новосибирск: Наука, 1990. —222 с.
3. Симатова О.Б. Теория копинг-поведения как основа первичной психолого-педагогической профилактики аддиктивного поведения подростков // Вестник Читинского государственного университета. —2009. —№ 6 (57). —С. 43–48.
4. Астапов В. М., Малкова Е. Е. Тревожные расстройства в детском и подростковом возрасте: теория и практика. — М.: МПСИ; Воронеж: МОДЭК, 2011. — 368 с.
5. Алёхин А. Н., Курпатов А. В. Теория личности человека // Вестник Балтийской педагогической академии. —1998. —№ 17. —С. 133–144.
6. Ipser J.C., Wilson D., Akindipe T.O., Sager C., Stein D.J. Pharmacotherapy for anxiety and comorbid alcohol use disorders // Cochrane Database System Review. 2015. Vol.1. P. 122–130.
7. Куташов В. А., Хабарова Т. Ю. Клинико-психологические особенности выявления суицидального риска у пациентов с болезнями зависимостей // Молодой ученый. — 2015. —№ 14. — С. 69–73.
8. Симатова О. Б., Гранина К. В. Тревожность как фактор риска и протекции игровой компьютерной аддикции у подростков // Гуманитарный вектор. Серия: Педагогика, психология. — 2012. — № 1. — С. 235–239.
9. Пушина В. В. Эмоциональные свойства личности мужчин, больных алкоголизмом // Практическая медицина. — 2009. —№ 38. —С. 48–50.
10. Кадыров Р.В., Ковалев И.А., Ильина И.С. Психическая травма раннего возраста и психологические характеристики личности наркозависимых // Тихоокеанский медицинский журнал. —2016. — № 4. — С. 66–69.
11. Борок Н.Г., Суботялов М.А. Личностные особенности больных алкоголизмом второй стадии // Вестник Новосибирского государственного педагогического университета. — № 3. — 2016. — С. 40-48.
12. Смирнов А.В. Базовые психологические компоненты аддиктивного поведения в структуре интегральной индивидуальности. — М.: Центрполиграф, 2015. — 134 с.
13. Torrens M.F., Gilchrist G.U., Domingo-Salvany A.R. Psychiatric comorbidity in illicit drug users: substance-induced versus independent disorders // Drug Alcohol Depend. 2011. Vol. 113, №2. P. 147–156.
14. McHugh R.K. Treatment of co-occurring anxiety disorders and substance use disorders // Harvey Review Psychiatry. 2015. Vol. 23, №2. P. 99–111.
15. Bakhtazad A.J. CART peptide and opioid addiction: Expression changes in male rat brain // Neuroscience. 2016. Vol. 325. P. 63–73.
16. Wittchen H.U., Zhao S., Kessler R.C., Eaton W.W. DSM-III-R generalized anxiety disorder in the National Comorbidity Survey // Arch Gen Psychiatry. 1994. Vol. 51, №5. P. 355–364.
17. Bolton J.M., Sareen J. Lifetime mood, anxiety, and drug use disorders are common in the United States population // Evidence Based Mental Health. 2006. Vol. 9, №4. P. 110–113.
18. Bruce S.E, Yonkers K.A., Otto M.W. Influence of psychiatric comorbidity on recovery and recurrence in generalized anxiety disorder, social phobia, and panic disorder: a 12-year prospective study // Am Journal Psychiatry. 2005. Vol. 162, №6. P. 1179–1187.
19. Sartor C.E., Lynskey M.T., Heath A.C., Jacob T., True W. The role of childhood risk factors in initiation of alcohol use and progression to alcohol dependence // Addiction. 2007. Vol. 102, №2. P. 216–225.
20. McKeehan M.B., Martin D. Assessment and treatment of anxiety disorders and comorbid alcohol/other drug dependency // Alcoholism Treatment Quarterly. 2002. Vol. 20, №1. P. 45–59.
21. Leshner A.I. Addiction is a brain disease, and it matters // Science. 1997. Vol. 278. P. 45–47.
22. Kraus S.W., Voon V., Potenza M.N. Should compulsive sexual behavior be considered an addiction? // Addiction. 2016. Vol. 111. P. 2097–2106.
23. Стрельцова Н.И., Гусова А.Б., Кувшинов Б.А. К проблеме диагностики алкогольных психозов // Неврология и психиатрия. —1988. —№ 17. —С. 59–62.
24. Hyoun S. K., D.C. Hodgins. Component Model of Addiction Treatment: A Pragmatic Transdiagnostic Treatment Model of Behavioral and Substance Addictions // Front Psychiatry. 2018. Vol. 9. P. 406–412.
25. Baker T.B., Piper M.E., McCarthy D.E., Majeskie M.R., Fiore M.C. Addiction motivation reformulated: An affective processing model of negative reinforcement // Psychological Review. 2004. Vol. 111. P. 33–51.
26. Koob G.F., Le Moal M. Drug addiction, dysregulation of reward, and allostasis // Neuropsychopharmacology. 2001. Vol. 24. P. 97–129.
27. Wikler A.P. Conditioning factors in opiate addiction and relapse. New York, 1965. pp. 279–285.
28. Гуревич Г. Л. Аффективные расстройства и зависимость от алкоголя: клиника, диагностика, терапия. Автореф. дис… канд. мед. наук. — М., 2005. —С. 69-71.
29. Anderson E. L., Steen E., Stavropoulos V. Internet use and problematic Internet use: A systematic review of longitudinal research trends in adolescence and emergent adulthood // International Journal of Adolescence and Youth. 2016. Vol. 1. P. 1–25.
30. Douglas A.N., Mills J. E., Niang M.K., Stepchenkova S.U.. Internet addiction: Meta-synthesis of qualitative research for the decade 1996–2006 // Computers in Human Behavior. 2006. Vol. 24. P. 3027–3044.
31. Kroger J.L. Identity development: Adolescence through adulthood. London, UK: Sage, 2002. 371 pp.
32. Steinberg L.L. Risk taking in adolescence new perspectives from brain and behavioral science // Current Directions in Psychological Science. Vol. 16., №5. P. 55–59.
33. Parhami I., Mojtabai R., Rosenthal R.J., Afifi T.O., Fong T.W. Gambling and the onset of comorbid mental disorders: a longitudinal study evaluating severity and specific symptoms // Journal Psychiatry Practice. 2014. Vol.20, №3. P. 207–219.